— А к тебе такое же отношение? — почти шепотом спросил Майлс.
Вино и горячая вода развязали ей язык.
— Роджер считает, что у меня ума лишь на четверть. Половина отсутствует, так как я женщина, а еще одну четверть я растеряла, качаясь в люльке. Когда я рассказала ему о том, что Эдмунд делал со мной, он не знал, верить мне или нет. А может, он просто не хотел думать о том, что вытворял его родной брат. Проклятье! — воскликнула она, приподнявшись наполовину в ванне, и с неимоверной злостью швырнула бокал через всю комнату, угодив им в каменную стену. — Я на самом деле только наполовину женщина. Знаешь ли ты, что я чувствую, глядя на Бронуин и твоего брата, которые, хотя и подшучивают один над другим, но любят друг друга? Когда они думают, что никто не смотрит на них, они украдкой прикасаются друг к другу. Когда же мужчина дотрагивается до меня, я…
Она замолчала на полуслове, глаза ее расширились, голова кружилась от выпитого…
— Займись со мной любовью, Майлс Монтгомери, — шепотом произнесла она. — Сделай так, чтобы я больше не боялась.
— Именно это я и собирался предложить тебе, — вымолвил Майлс охрипшим голосом и обнял ее.
Когда Майлс коснулся губ Элизабет, она ответила ему со всей страстью и одновременно злостью оттого, что была обманута и лишена нормального отношения к любви. Пока другие женщины учились флиртовать, ее брат заключал пари, обещая в награду победителю девственность младшей сестры. По этой причине она вынуждена была познавать не искусство любви, а мастерство владения ножом. Она сохранила свою девственность, но ради чего? Уйти в монастырь? Влачить жалкое существование, становясь с каждым годом суровее и злее, пока совсем не окаменеешь и не превратишься в никому не нужную, ни на что не годную старуху?
Слегка отстранившись от Элизабет, но продолжая целовать ее, Майлс старался уберечь ее губы, чтобы она не поранила их в порыве страсти о его зубы. Его руки скользили по ее мокрой спине, нежно лаская кончиками пальцев каждую ложбинку. Майлс коснулся языком уголков ее рта, провел им по щеке, и, продолжая целовать, нежно ласкал руками ее тело. Элизабет запрокинула голову, а Майлс, нежно покусывая, прошелся поцелуями вдоль шеи к плечу.
Наверное, именно по этой причине она не позволяла мужчинам прикасаться к ней. Скорее всего, она всегда знала, что если не будет сражаться как дьявол, то не устоит и поддастся искушению — бесстыдному и безудержному.
— Майлс, — прошептала она. — О Майлс!
— Всегда буду с тобой, дорогая, — промурлыкал он, покусывая ее за ушко.
Легким движением Майлс поднял девушку из ванны и понес на кровать. Ее тело было мокрым, холодные волосы облепили ее со всех сторон, и Майлс, завернув Элизабет в полотенце, начал ее растирать. Его энергичные движения согрели ее, и по всему телу вновь разлилось тепло. С каждым прикосновением его рук желание в ней нарастало. Она обязана восполнить пробел, который образовался в ее жизни: никому и никогда не позволяла она ласкать себя.
Неожиданно Майлс оказался рядом с ней. Его обнаженное тело с восхитительной смуглой кожей манило и притягивало к себе.
— Я — твой, Элизабет, а ты — моя, — прошептал он, кладя ее руку себе на грудь.
— Какая волосатая, — прыснула она от смеха. — Ужасно волосатая.
Запустив пальцы в короткие черные вьющиеся волосы, она потянула за них. Майлс послушно придвинулся ближе и прижался всем телом к ее золотистой коже.
— Какое оно, это чувство? — спросила она с интересом.
— Немного терпения, и ты узнаешь. — Он улыбнулся. — Как только мы сольемся в одно целое, страх покинет твои глаза.
— Сольемся в одно целое, — повторила Элизабет шепотом, и Майлс снова стал целовать ее.
Он целовал и целовал ее шею, руки, затем кончиком языка принялся ласкать изгиб локтя. Казалось странным, почему ее тело содрогается от легкой дрожи: от кончиков пальцев до сосков. Она лежала совершенно неподвижно, закрыв глаза, раскинув руки и широко раздвинув ноги, наслаждаясь ласками Майлса. Его сильные руки, умеющие владеть мечом, способные защитить ребенка и усмирить разгоряченную лошадь, медленно и нежно воспламеняли ее тело.
Майлс коснулся рукой щеки девушки. Элизабет повернула голову и, поцеловав его ладонь, начала осторожно покусывать ее зубами, одновременно лаская кончиком языка. Майлс застонал от удовольствия, что наполнило ее чувством радости в заставило еще сильнее биться сердце.
— Элизабет, — простонал он. — Элизабет, как долго я ждал этой минуты.
Элизабет поняла, что больше не в силах сдерживаться. Поддавшись порыву, она попыталась оказаться под Майлсом, но он не позволил. Поцелуями он ласкал ее груди, и Элизабет, извиваясь от возбуждения, едва не упала с постели. Заметив это, Майлс тихо засмеялся, и она ощутила его смех всей своей плотью. «Любовь и смех», — подумала она. Вот то новое, что Майлс привнес в ее жизнь.
Губы Майлса, скользившие по груди, отвлекали от рассуждений. Широко раздвинув ей ноги, он опустился на колени и, нежно сжимая за талию, принялся осторожно помогать ей уловить бедрами медленный волнообразный ритм. Она легко вошла в этот ритм, дыхание стало глубже. Элизабет изо всей силы сжимала руки Майлса, впиваясь пальцами в его мускулы. Начав двигаться с еще большей страстью, она видела перед собой лишь его упругое, мускулистое тело.
— Майлс, — прошептала она, запустив пальцы в его волосы… Довольно резко и грубовато она притянула к себе его лицо, отыскала губы и поцеловала с такой страстью, о какой никогда прежде не могла и подумать.
Капельки пота, соленого, горячего пота, блестели на их телах. Подтянув колени, Элизабет крепко сжала бедра Майлса, давая ему возможность войти в нее. Боли она не почувствовала, будучи более чем готова к слиянию с ним, хотя на какое-то мгновение, под влиянием неизведанных чувств, ее охватила дрожь. Майлс замер, слетка вздрагивая, как и Элизабет, ожидая, когда она возобновит ритмичные движения, которым он обучил ее.